Смысл Истории

Аристотель наделил людей разумом, но даже не знал, что живет до нашей эры. Потому и предположить не мог, что за рабовладельческой эпохой последуют феодальные средние века, и уж тем более никак не мог предвидеть дымовых труб капиталистического массового производства со своим разделением труда и социально-сексуально-научно-техническими революциями. Средневзвешенное направление течения реки Истории человечества хоть и складывается из индивидуальных векторов намерений каждого человека, но для несовершенных людей примерно так же неведомо, как для самолета направление полета.

Заглядывать слишком далеко вперед — недальновидно. Тем не менее, давайте зададимся вопросом:

куда идет человечество и есть ли у него разумная цель?

Другими словами, есть ли в конце нашего плавания по реке Истории какой-нибудь долгожданный «коммунистический тупик», где все бесплатно едят счастливую рыбу, постоянно улыбаются и самозабвенно отплясывают гопака? Гм-м. Давайте прикинем.

Что мы имеем? На дворе третье тысячелетие, а сильные бессовестно бьют и грабят слабых, как и в старые добрые времена. Слабые иногда вызывают сожаление, но не в почете. Уважения достоин тигр, но не заяц — так было и так есть. Никто не говорит с гордостью: «я шустр, как барсук!», охотней скажет: «мужественен, как лев». Закон творит сильный — это закон. Как правило, сильный — тот, кто умный. Но сильные не всегда благородны — и в этом противоречие между гуманистическими идеалами и агрессивной сущностью современного человечества. Что-то не стыкуется в современном мире — то ли принципы морали не в ладу с законами природы, то ли…

АМЕРИКА

Представьте, что к вам в дом ворвались вооруженные солдаты под предлогом поиска наркотиков — вышибли дверь и при этом не забыли сунуть вам под нос соответствующее разрешение на обыск с печатью, дескать, всё в порядке — благопристойно ищем дурь. Перерыли весь дом — повыкидывали содержимое всех шкафов на пол, выбили окна, избили всех членов семьи, а наиболее недовольных пристрелили. Но наркотиков не нашли. Если основная причина учиненного разбоя не обнаружена, то, следовательно, налицо досадное недоразумение. Случись такое в разумном справедливом обществе (всякое бывает), то громилы должны были бы извиниться и слинять, а государство — возместить ущерб и наказать виновных. Ан, нет. Вместо этого бравые солдаты устанавливают в вашем доме чуждые вам новые порядки: налаживают сбыт молока вашей дойной коровы и пытаются ввести управление вашим хозяйством по своему усмотрению. В общем, устроили заваруху под одним предлогом, который оказался несостоятельным, и, как ни в чем не бывало, продолжают эксплуатировать вас в своих шкурных интересах. Может быть, у вас дома был не тот порядок, что в солдатской казарме, но это ведь не повод, чтобы громить ваше жилище. Налицо бандитизм.
Именно так ведут себя американцы в Ираке. Ясно, что они просто нашли для вторжения подставной повод — поиск страшного оружия, готового пришибить весь мир (могли бы придумать что-нибудь поумней, ведь это не так сложно), из-под которого неуклюже торчит плохо скрытый настоящий мотив — денежный вопрос. Всё бы ничего, и не стоило бы мусолить эту тему, да только сами американцы на словах осуждают подобное халдейство, если его практикует кто-то другой, но при этом не устают кричать о какой-то демократии. Поэтому мы с вами усматриваем тут плохо прикрытое лицемерие. Почему такое есть? Потому что люди позволяют этому быть. И это характеризует лукавую сущность человечества. А на дворе третье тысячелетие.

ЯПОНИЯ

Почему международный язык — английский, а не японский? Потому что исторически сложилось так, что Америка, законодательница мод и многих смелых причуд, страна научных инноваций, нобелевских лауреатов, голливудских фильмов и до сих пор самая богатая держава — дочь Англии. А почему она дочь Англии, а не Японии? Потому что, во-первых, предприимчивый Колумб, одержимый приключениями, родился в Европе. Во-вторых, от берегов Европы до Вест-Индии (Карибских островов) значительно ближе, чем от Японии до тихоокеанского побережья Северной Америки. И, в-третьих (конечно, это не последняя причина, но важная), когда англичане уже вовсю понимали простую геополитическую идею о том, что господство на море умножает господство над миром, Япония вовсю занималась самоизоляцией от остального мира — гостей заморских не жаловала и ни на какие контакты с ними не шла, видимо, считая, что ее будущее — в прошлом. Тогдашнее японское правительство (так называемый сёгунат Токугавы (1603-1868)), ввело полный запрет на морские путешествия: того, кто имел дерзость уплыть за горизонт, попросту казнили. Такой не совсем разумный закон сыграл с японцами злую шутку: морская страна уже на старте упустила свои естественные преимущества в колонизации новых земель с попутной экспансией своей культуры на другие континенты и почти три столетия варилась в собственном соку. И в этом, с одной стороны — ее слабость, а с другой — сила.
Слабость Японии в том, что японцы оказались заложниками на своих маленьких островах — живут в буквальном смысле на вулкане и другой земли у них нет. Японский архипелаг, расположенный внутри «Огненного тихоокеанского кольца», постепенно тонет и, похоже, в конце концов, титаником погрузится в океан — и японцы это знают (правда, не знают, когда именно). Это глобальная проблема японцев. Но для них гораздо обидней то, что они к тому же еще оказались в потенциальной зависимости от прихоти морских держав. Если, скажем, Американцам взбредет в голову организовать блокаду японских островов, то Япония начнет чувствовать острый недостаток кислорода уже через две недели. Через месяц страна начнет задыхаться, а менее чем через полгода начнутся масштабные необратимые процессы в ее экономике — одними телевизорами сыт не будешь. Но, с другой стороны, японцы сильны тем, что оказались припертыми к стенке и поэтому были обречены на бурное развитие (экстремальные условия ведь способствуют широкому раскрытию потенциальных возможностей). Маленькая страна, проигравшая войну и практически напрочь лишенная полезных ископаемых, должна была выживать. Выживать — это не то слово, страна хотела жить достойно, потому что в жилах японцев течет амбициозная самурайская кровь. Выход один — реализация интеллекта. Конечно, это высокие технологии — хайтек, продукцией которого японцы решили накормить весь мир, и это им удалось. Трудолюбие, дисциплинированность нации и упор на качество продукции дали свои плоды и превратили Японию во вторую экономическую державу мира.

То, что японцы не дураки, всему миру известно. Есть у них и национальная стратегия по развитию наукоемких технологий и продвижению своей продукции на мировой рынок (так, например, японские автомобили на американском рынке стоят дешевле местных аналогов за счет правительственных дотаций, годовой валовой оборот одной «Тойоты» превышает общий годовой вал всей Южной Кореи, около 20% мирового ВВП сделан в Японии, и ни одна страна не может похвастаться таким грандиозным скачком экономики в послевоенную эпоху), и пожизненный наем на работу у них практикуется (несмотря на спад в экономике в последние годы), а это — залог стабильности, и здания они строят «умные», не имеющие аналогов, со всякими амортизаторами, сейсмоустойчивые, с расчетом на 8-балльные землетрясения и т.д. и т.п. В общем, есть чему поучиться у японского чуда. Но ничто не имеет одних достоинств без недостатков.

Суицид

Япония знаменита своей «эпидемией самоубийств», зачастую групповых. По количеству суицида из расчета на душу населения, среди развитых стран Япония вне конкуренции. Одна из причин такого печального лидерства состоит в том, что самоубийство — национальная японская традиция (харакири — дело чести самураев — имеет зловещие отголоски и по сей день). Только совершается оно уже в более упрощенной форме: угарный газ, веревка и яд сейчас более модны, чем меч. Президент обанкротившегося японского банка отравился, а менеджер, который на последнем чемпионате мира по футболу курировал сборную Сенегала, видимо, был так утомлен нелогичным и капризным поведением гостей из Африки, что решил, что не справился с обязанностями и счел необходимым повеситься — подобные случаи в Японии нередки. Конечно, можно удивляться столь болезненной впечатлительности, но, наверно, на то есть основания (живучий лозунг: «честь превыше смерти»). И кроются они в стародавних традициях.

Традиции

Сократа казнили за то, что он нарушал традиции — не почитал богов. Свободный ум тяготится неразумными условностями, но если он не хочет быть осужденным толпой, то даже если в душе смеется над ее дурацкими обыкновениями, должен делать вид, что относится к ним серьезно, т.е., отрекаться от себя в угоду глупости большинства.
Традиции, с одной стороны, сплачивают общество в единый организм и регламентируют его жизнь — очень удобно: не надо лишний раз думать, как действовать — делай, как заведено и проверено столетиями — и всё тут. А с другой — тормозят его развитие, если уже утратили разумную актуальность, т.к. сковывают инициативу его членов.
Например, австралийские аборигены и папуасы Новой Гвинеи, с тех времен, когда были впервые обнаружены европейцами, практически не изменились и до сих пор живут в каменном веке. Их образ жизни остался тем же, что и пятьсот лет назад. Видимо, и две, и двадцать две тысячи лет назад они жили практически точно так же и почти абсолютно не развиваются (цивилизация австралийских аборигенов, между прочим, считается древнейшей в мире).
Отчего такой застой? Дело в том, что, во-первых, их жизнь основана на традиционных допотопных суевериях. Папуасы с аборигенами крайне суеверны. Скажем, если какой-нибудь абориген случайно свалился с эвкалипта и свернул себе шею — значит, ясное дело — кто-то навел на него порчу. Племя тут же устраивает ритуальные пляски для выявления виновника трагедии, а по сути — козла отпущения, который, будьте уверены, обязательно будет найден (точнее, назначен), а затем приговаривает этого горемыку к смерти. Кроме того, во-вторых, их жизнь излишне традиционализирована: что надо есть, как ходить в туалет, когда исполнять ритуальные танцы — всё регламентировано до мелочей. Шаг вправо, шаг влево — и вот нарвался на табу. А наказание, как правило, одно — смерть.
У папуасов и аборигенов сложная культура, но разумная инициатива в ней не предусмотрена. Поэтому среди них нет великих поэтов, изобретателей и космонавтов. (Кто-то может подумать: «технический прогресс, может быть, у них и отсутствует, но зато они, как истинные дети природы, любят ее, берегут и живут с ней в полной гармонии», однако, как ни странно, австралийские аборигены наносят живой природе больше ущерба (устраивают лесные пожары, истребляют животных и т.д.), чем местные белые жители).
Излишняя традиционность в жизни людей рождает скованность мыслей и глушит инновационные порывы. И если глупые традиции предков, основанные на страхе и недостатке знаний, приобретают силу общественных законов, то такое общество обречено на застой, ибо плотно закупоривает сосуд со свободолюбивым джинном пытливого человеческого духа.

В Японии чтят национальные традиции, в том числе и всякие непрактичные: нескладное кимоно (не то легкое, которое на дзюдоистах, а тяжелое выходное), от которого больше проблем, чем пользы (как от гнутого штыря в носу африканца) — попробуйте по полчаса на дню облачаться в громоздкие сковывающие одежды средневековых кутюрье, а затем проехаться в метро, и вы задумаетесь над их целесообразностью (ходить в противогазе удобней и полезней); неудобные бамбуковые палочки для еды (любой ребенок проще овладевает вилкой) и так далее. Воткнуть палочку в рис, между прочим, для японца такое же западло (извините), как для зека войти в сортир с конфеткой во рту. Длительные ритуальные церемонии и прочие нудные условности порой раздражают самих японцев, ибо принуждают их к неестественному поведению. Короче говоря, в японских традициях тоже скрывается масса ненужных обременений.
Традиции хороши, если они со смыслом (помогают жить каждому индивидууму и обществу в целом). И если они утрачивают разумные основания — становятся бесполезными для развития личности, не расслабляют, а, наоборот, напрягают нервную систему и необоснованно пожирают время — то превращаются в своего рода наручники и хомуты, ограничивающие свободу и, к тому же, порой, вредные для здоровья. Большинство сохранившихся японских древних традиций, в отличие от аборигенских, носят, скорее, декоративный характер, подчеркивают самобытность народа и не являются тотальным ограничителем естественных внутренних порывов человека, но всё же имеют кое-какие перекосы.

Природа

В Японии очень красивые леса. Просто роскошные. И каждое деревцо на счету. Японцы прижаты к стенке, и им еще жить на своих островах, поэтому 100% древесины (как и металлов, и прочего сырья) для своих нужд Япония ввозит из-за границы. Нашу древесину японцы используют, как они сами говорят, на 102%, т.к. кора, которая не входит в стоимость дерева и составляет 2% от его массы, тоже без остатка пускается в оборот рачительными японцами.
Ограниченность ресурсов заставляет их быть экономными до крайней степени (зимой, к примеру, температура в их квартирах примерно как в морге — экономия энергии, а походя, еще и закаливание; также японцы (кроме борцов сумо) умеренны в еде). И это похвально, и в этом весь мир может у них поучиться. Однако в смысле потребления натурального сырья за счет остальной части планеты японцы ведут себя некрасиво, ибо аппетиты их индустриального общества, как и у прочих промышленно развитых народов, немерены. Посудите сами. Не вырубая у себя и трухлявого пня, они ввозят, в частности, малазийский и индонезийский лес. По этой причине в слаборазвитой Малайзии — экологический кризис, а японское производственно-промышленное общество, ориентированное на удовлетворение возрастающих потребностей человечества в продукции высоких технологий, не хочет умерить свою непомерно раздутую цивилизованным образом жизни прожорливость. К своей природе японцы относятся бережно, а к заморской — варварски (как это часто бывает — дома у людей чисто, а общий подъезд загажен). Получается, что Япония (как, собственно, и все остальные страны) в силу государственного эгоизма тянет одеяло на себя, забывая, что Земля — наш общий дом. А на дворе, опять же, третье тысячелетие.

ТРЕТИЙ МИР

Одни империи рушатся и тонут, другие наращивают обороты и всплывают — это вечная закономерность — мир бродит, как закваска. В своих тенденциях развития многим странам второго и третьего мира, видимо, суждено повторить опыт экономически лидирующих держав. То есть, они тоже намерены всё более активно вгрызаться в земную плоть для удовлетворения своих нарастающих потребностей — это естественный этап их развития. Поэтому пока человечество живо, природа будет вынуждена переносить жестокое обращение со стороны людей.

ПЛЕСЕНЬ НА ТЕЛЕ ПЛАНЕТЫ

На Земле много видов жизни: растения, животные, грибы, вирусы, бактерии и др. Все виды сосуществуют: все борются друг с другом и все нужны друг другу. В борьбе, как известно, побеждает сильнейший, и эволюция вознесла на вершину земного Олимпа человека, который поработил все остальные виды.
Потенциал нашей планеты, конечно, огромен, но не беспределен. Земля в состоянии прокормить и сто миллиардов одновременно живущих на ее поверхности людей (разумеется, при рациональном использовании ресурсов, разумном урегулировании людских эгоистичных устремлений и чрезвычайном усмирении аппетитов), но в любом случае человек — самый скверный зверь на планете, ибо насилует природу гораздо активней, чем все остальные паразиты и вредители, вместе взятые.
С появлением денег это насилие усугубилось, потому что многие люди стремятся заработать их как можно больше — деньги для них из средства превратились в самоцель, а за каждым долларом и рублем скрывается откушенный кусочек планеты (ведь, для всяких дорогостоящих виртуальных развлечений и разных абсурдных потребностей сырье и ресурсы используются натуральные). Человечество, подобно плесени, высасывает соки из организма Земли. Выходит, что, то, что полезно для человеческого общества, как правило, ущербно для остальной природы на Земле. И если наша цель — светлое будущее, т.е. комфортное существование, то это значит, что наша планета должна терпеть нарастающее угнетение со стороны людей. И это нормально, ибо закономерно. Вот только рубить сук, на котором сидишь — психология раковой клетки.

* * *

Так, куда идет человечество? И есть ли у него разумная цель?

Феликс Кирсанов.