17 сентября 2009 года исполнилось 80 лет с начала освободительного похода Красной Армии и воссоединения Советской Белоруссии в одном государстве. Много об этих событиях уже написано и сказано, история уже вынесла свой приговор всем участникам тех событий. Но в последнее время появилось много желающих как-то поправить историю, сделать её более приемлемой для сегодняшних политических взглядов и даже очернить прошлое своего народа, чтобы скрыть собственные злодеяния. Несмотря на трудно прожитые годы и болезни, молчать сейчас не имею права.

Я родился в деревне Франополь Брестского района Брестской области в 1914 году. Был активным участником борьбы белорусского народа за воссоединение родины, на практике боролся за существование белорусского языка (не за чужие деньги, как это делают теперь), реально за свою деятельность просидел пять лет в польской каторжной тюрьме, участвовал в обороне Варшавы в 1939 году, был депутатом Народного собрания Западной Белоруссии, которое приняло решение о вхождении Западной Белоруссии в состав СССР.

Как активный участник событий тех лет хочу напомнить подробности, о которых историки вольно или невольно забывают. В предвоенные годы буржуазная Польша была агрессором и союзником фашистской Германии. Вместе с Германией Польша в 1938 году растерзала Чехословакию, получив кусок её территории. В сентябре 1938 года министр иностранных дел писал послу Польши в Германии: «Правительство Польши во время захвата немцами Чехословакии (март 1939 года) не дало согласия Советам пройти их армии через территорию Польши на помощь Чехословакии. Наш нажим на Румынию в том же деле дал положительные результаты. Румыния последовала примеру Польши. <...>

В течение прошлого года польское правительство четырежды отвергло требования по оказанию помощи Чехословакии, которые в основном исходили от СССР».

19 августа 1939 года, за 10 дней до нападения Германии, польское правительство отказалось даже обсуждать вопрос о советской военной помощи в случае агрессии. Не помог даже нажим Англии и Франции. Пещерный антикоммунизм правителей оказался сильнее инстинкта самосохранения. В условиях, когда Польша отказалась даже обсуждать вопрос о помощи со стороны Советского Союза, тому ничего не оставалось, как 23 августа подписать договор с Германией.

К началу войны в Польше насчитывалось 330 тюрем и концлагерь Берёза-Картузская. В них находились свыше 30 000 политзаключённых. Все коммунисты в августе 1939 года обратились к администрации тюрем с просьбой привлечь их к обороне Польши, за что были сурово наказаны. Я тогда находился в тюрьме Короново на севере Польши. С началом войны нам удалось вырваться на свободу. и я вместе с отступающей польской армией шёл до Бреста. Я находился в толпе солдат, разбитых и деморализованных, по дорогам лилась людская река, жалко было смотреть на них. Все эти тысячи обездоленных падали на землю во время беспрерывных воздушных налётов, чтобы не стать мишенью для стервятников. Вместе со всеми падал и я. Поворачивая голову, с проклятием смотрел на лётчиков-преступников, которые из кабин самолётов смотрели на людское горе и улыбались. Многие из тех, кто падал, больше не поднимались, кто уцелел — переступая через трупы, шёл дальше, предполагая в любую минуту заменить тех, через которых только что перешагнул; другие перешагнут через него.

В эти трагические минуты наплывали горькие мысли о человеческом бытии. Всего несколько месяцев назад, в конце 1938 года, эти же люди, когда польские войска вместе с немецкими распинали на кресте Чехословацкую Республику, с воодушевлением не только одобряли преступную политику своего правительства, но и на весь мир кричали: « Любимый маршал, веди на Ковно!» (тогда столица Литвы). Вся пресса пьянела от «могущества», утверждая, что наконец-то наступило время, когда Польша, наряду с другими государствами, будет завоёвывать себе колонии… Тогда они не задумывались, что этим их правители на веки позорят не только Польшу, но и каждого поляка. Эта трагедия свершилась в какой-то степени как возмездие за их слепоту: доверие к государственным мошенникам долей вины ложится и на каждого из них. Пришло горькое разочарование, которое, к сожалению, и тогда не всем было понятно. Так сложилось веками, что каждый человек пытается искать вину в других, скрывая свою.вою.

7 сентября маршал Ридз-Смиглы приказал войскам отступить к границам Румынии, а сам со штабом прибыл в Брест. 17 сентября бежали в Румынию президент и правительство. 7 сентября французы продвинулись на немецкую территорию на 8 км и по фронту на 20 км. Немцы сопротивления не оказывали. 12 сентября французы отступили, и немцы их не преследовали, одновременно Франция просила Англию не бомбить Германию. На Западе эту войну называли «смешной», в СССР — «странной». Но мы, кому удалось пережить этот ужас и стать свидетелями страшного, но справедливого суда истории, можем заявить, что не была эта война ни странной и ни смешной. Она была справедливым наказанием тем, кто ослеплённый антикоммунизмом, как правители Польши, решил лучше пожертвовать своим народом, но отказаться от помощи коммунистов. Она была также и справедливым наказанием западным политиканам, которые в своём ослеплении антикоммунизмом пытались тушить пожар бензином в надежде, что у соседа сгорит больше.

17 сентября 1939 года по радио с обращением к советскому народу выступил председатель советского правительства М. Молотов. Он заявил: «… События, вызванные польско-германской войной, показали всю внутреннюю несостоятельность и явную недееспособность польского государства. Польские правящие круги обанкротились. Всё это произошло в самый короткий срок… Никто не знает места пребывания польского правительства. Население Польши брошено… Создалось положение, требующее со стороны Советского правительства особой заботы в отношении безопасности своего государства. Дан приказ Красной Армии перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Белоруссии и Украины».

Усталый, пройдя всю Польшу под постоянными бомбёжками, я прибыл в Брест 14 сентября 1939 года утром, всего на несколько часов опередив фашистские войска. В тот же день перед приходом немцев коммунисты смогли вырваться на свободу из Брестской тюрьмы. Нужно было спасаться от гестапо, которое сожалело, что застало пустую тюрьму. Мы стали уходить из города в район хутора Крушин примерно в трёх километрах от Бреста и там накапливать силы. Всё это можно было назвать каким-то чудом. Как из-под земли откуда-то появлялись люди, и наша группа росла. Посланная в город разведка 15 сентября 1939 года примерно к 12 часам доложила, что немцы дальше улицы Домбровского (ныне Советская) показываются редко и начали грабить город. Нужно было действовать. С первыми сумерками мы возвратились в город. Мы знали, что немцы по натуре своей грабители и незамедлительно начнут наше добро вывозить в Германию. Было решено воспрепятствовать этому, взорвать на Буге и подходах к нему железнодорожные стрелки, чинить на дорогах препятствия. Но главная забота состояла в том, как лучше встретить Красную Армию. Общее руководство возлагалось на меня. Засимовича назначили начальником Рабочей гвардии, он должен был организовать и вооружить не менее 200-300 человек, подготовить взрывы на железной дороге, при крайней необходимости принять бой с немцами.

17 сентября 1939 года услышали передачу из Лондона, что Красная Армия перешла польско-советскую границу и движется на запад. Новость мгновенно облетела город и окрестности. Мы приняли решение поднять трудящихся на встречу. Наши гонцы помчались в ближние деревни: Пугачёво, Волынка, Аркадия, Ямно, Тельмы, Речица, Клейники, чтобы там были готовы достойно встретить освободителей. Владимиру Шандруку поручили построить триумфальную арку, достойную этого события. Он был мастер на все руки. Озеленение Бреста и по сей день сохраняет о нём и его бригаде добрую память. Охотников участвовать в сооружении арки оказалось много. К 19 сентября строительная часть была закончена и началось целое паломничество брестчан с предложениями красных лент, материала для транспарантов и т.д., каждому хотелось, чтобы в день вступления воинов-освободителей на Кобринский мост мостовую города украшали именно их цветы, банты и флаги, а тем самым и они бы присутствовали при этом историческом событии.

Когда стало известно, что через день Красная Армия будет в Кобрине, решили от Бреста послать туда делегацию и просить ускорить продвижение. Стало известно, что не успевшие оставить город польские фашиствующие молодчики замышляют нанести нам удар, разрушить арку и причинить другие неприятности. В это время в наше распоряжение добровольно поступили два шофёра-патриота. Машины в то время были новинкой, в них ездили только буржуи и полиция и мы по своей скромности не решались в них садиться. В Кобрин выехали я, Николай Шошиц и Николай Кузавко. Ощущение было невероятное. Первого сентября я вырвался из тюрьмы, две недели через всю Польшу ежечасно шёл рядом со смертью — и вдруг легковая машина. Кобрин тоже готовился к встрече. Там немцев не было. Через сутки освободители вступили в Кобрин, 22 сентября мы вместе были в Бресте.

С хлебом-солью встречала воинов группа славных людей Бреста во главе с Владимиром Шандруком. Митинг вылился в грандиозное волнующее торжество. Было удивительно, что многотысячная толпа под звуки оркестра начала петь Интернационал. Люди потом долго вспоминали, что его звуки должен был услышать Бог в небесах. Красноармейцы, командиры стояли по стойке смирно, мужчины без головных уборов, сотни женщин приветствовали воинов красными косынками, устилали дорогу живыми цветами.

К 25 сентября вся территория Западной Белоруссии была освобождена. Ещё до прихода советских войск члены КПЗБ и комсомольцы выходили из подполья, повсеместно становились хозяевами своей земли, спешно готовились к встрече освободителей. Нередки были случаи, когда тяжелобольных, особенно тех, кто принимал участие в революционной работе, по их просьбе привозили перед смертью взглянуть на освободителей. Где появлялись воины, там проходили митинги. Счастливчиками считались те, кто из рук командиров или красноармейцев получал советские газеты, брошюры или книгу. Почти повсеместно, ещё до прихода частей, бывшие подпольщики самостоятельно создавали революционные комитеты как первое проявление новой революционной власти, тут же формировали свои вооружённые отряды, получившие название «Рабочая гвардия».

С оружием не было больших проблем, часть винтовок ребята вытащили из своих тайников, где многие годы бережно хранили на случай революции, часть подобрали брошенного полицией, но больше всего поступало от солдат-белорусов, которые после разгрома польской армии избежали немецкого плена, вернулись домой, составили сердцевину рабочегвардейцев. Кстати, к чести наших земляков хочу отметить, что все польские историки единодушно пишут, что солдаты-белорусы сражались с немецкими захватчиками образцово, стойко и упорно.

В истории отражено немало примеров, когда наступало время безвластия, чаще всего вспыхивали грабежи, беспорядки, убийства. В то время Западная Белоруссия очутилась в этом положении. Поскольку сам был участником тех событий, смею заявить: « Благодаря высокому сознанию, дисциплине, ответственности перед народом, члены КПЗБ до прихода частей тут же взяли в руки всю полноту власти и всего этого не допустили».

Известно, что польские помещики, осадники, семьи полицейских и других чиновников жили среди белорусов, унижали последних, особой популярностью не пользовались, и не будь дисциплины, белорусского милосердия, эта категория людей могла бы пострадать. Однако, те же коммунисты, которые особенно терпели от оккупационного режима, всего этого не допустили. В этом и состояло величие КПЗБ, которую обливали грязью и с которой эта грязь смывалась сама собой…

Освободительный поход принёс трудящимся Западной Белоруссии не только политическое и моральное вдохновение, но и огромное экономическое облегчение. В это время в Западной Белоруссии насчитывалось 83 000 безземельных семей, 180 000 имели до одного гектара, остальные крестьяне имели от 3 до 5 гектаров. Из них 6,6% не имели никакого скота, 14,6% не имели коров, 15,2 — по одной корове, 29% не имели тягловой силы. В это время 4,5% польских помещиков владели 80% всех земельных угодий нашего края.

Край менял своё лицо: открывались школы, медицинские пункты, больницы, библиотеки, люди осваивали полученную землю, перед молодёжью открывались горизонты для получения знаний. Но это было только начало. Особенно взрыв всеобщей радости вызвала подготовка и сами выборы в Народное собрание Западной Белоруссии. Всё это я пережил лично. Будучи выдвинутым депутатом от Брест-Литовского округа, я просто потонул в предвыборной работе. Округ был большой, охватывал часть Брестского и Малоритского районов. Я объездил все деревни, выступал перед сотнями трудящихся. Многие меня знали по подполью, оказывали помощь. Способствовало популярности и моё почти семилетнее отсутствие — циркулировали разные легенды о моей смерти. Такую версию, чтобы сбить полицейский сыск с моей тропы, поощрял ЦК КПЗБ. И вдруг я воскрес перед своими товарищами и земляками. В какой-то степени всё это выглядело сенсационно. В своих выступлениях я сам горел и огнём своего сердца зажигал людей.

Всего было избрано 929 депутатов, за которых проголосовало 2 673 280 избирателей, против — 247 245 избирателей, свыше 14 тысяч бюллетеней были признаны недействительными. Среди избранных были 127 поляков, 72 еврея, 53 украинца, 13 русских, 624 белоруса. Со всей ответственностью заявляю, что волеизъявление избирателей было свободным. Из общего количества избирателей около 80% были бывшие члены КПЗБ, большинство из которых только в сентябре вырвалось из польских тюрем и концлагеря Берёза.

При образовании органов советской власти в конце сентября 1939 года я был утверждён председателем Временного революционного комитета Каменицы-Журавецкой Брестского района. В моём распоряжении оказалось большое хозяйство — 15 деревень, несколько брошенных помещичьих имений, большие лесные массивы; всё это нужно было досмотреть, разделить земли, засеять. Было много других забот. Среди прочего богатства в моём распоряжении находился большой склад с солидными материальными ценностями. Там были рожь, мука, обувь, мануфактура, одежда и много других вещей. Люди из Польши, спасаясь от войны, по дорогам гибли от налётов вражеской авиации, от истощения, некоторые от нервных потрясений лишались ума и умирали. Несчастных хоронили, часть на месте их кончины. Их вещи сносили в общий склад. Нашим учётом было слово коммунистов, подпольщиков. В этом и состояла моральная сила революционеров, которую в наши дни не только не хотят понять, но и высмеивают. Сегодня торжествует волчий закон: кто наглее — тот и прав…

Я был избран депутатом. Предстояла поездка на большой форум — Народное собрание. Встал вопрос: в чём ехать? Только что вышел из тюрьмы, вместо костюма был набор разной одёжки. На складе лежали костюмы разных размеров и расцветок. Ни я, ни кто-либо из моих единомышленников не предложил выбрать то, что нравилось. Всё было народное, и взять что-либо со склада было несовместимо с моими убеждениями. На счастье, как и раньше, выручали товарищеские традиции. Собрался актив прошлого подполья, начали готовить меня в дорогу. Кто дал новые брюки, кто рубашку, а Марк Черевко, мой задушевный товарищ, снял со своих ног ботинки, а сам надел обыкновенные белорусские лапти. Внешне как народный депутат я выглядел неважно. Но не было ни обиды, ни стыда, вся душа была переполнена какой-то вулканической революционной силой добра и справедливости. Лишь бы хорошо было людям, лишь бы они хоть чуть-чуть повеселели…

Народное собрание проходило 28-30 октября 1939 года в здании театра города Белосток. Была образована полномочная комиссия, которая должна была выехать в Москву на заседание сессии Верховного Совета СССР и передать просьбу Народного собрания о принятии Западной Белоруссии в состав Советского Союза. Комиссия состояла из 50 человек, в состав её предварительно был включён и я. Осмотр и беседу с каждым вёл лично Пономаренко. Принял он меня любезно, поблагодарил за участие в работе. Внимательно осмотрел мой пёстрый наряд, и я уловил, как его глаза потускнели. Стало ясно — в Москве мне не бывать.

Примерно через час один из его помощников отвёл меня в сторону и спросил: «Ты что, не мог найти поприличнее костюм?» Обиды у меня не было, я был заворожён Пономаренко и считал его решение правильным. Тогда не пожалел, что не тронул тех костюмов, которые хранились на складе. Прошли годы, выработалось новое мышление, и теперь сожалею, что не попал в полномочную комиссию. Несомненно, туда вошли достойные люди, они были приняты Сталиным, и это уже само по себе представляло большой интерес. Непростительно то, что никто из них не оставил об этом ни строчки.

В.П. ЛАСКОВИЧ,
член КПЗБ с 1933 года,
участник Великой Отечественной Войны