Ответ на СОВОК. КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ.topsecretz.net/blog/505.html

Более полувека назад великий немецкий писатель, нобелевский лауреат Томас Манн назвал антикоммунизм «величайшей глупостью ХХ века». ХХ век ушел в прошлое, но «величайшая глупость» не только не исчезла, но и приняла характер эпидемии: определение Томаса Манна каждодневно подтверждается множеством фактов. Причем люди, вовлеченные в орбиту антикоммунизма, принявшего ныне форму антисоветизма, быстро и катастрофически глупеют. Фактически антикоммунизм можно считать своеобразным вирусом, поражающим мозг и вызывающим слабоумие. Повреждение ума у антикоммунистов имеет несколько симптомов:

— нарушение логики мышления;
— утрату способности производить элементарные математические операции;
— провалы памяти;
— появление галлюцинаций и бреда.

Ниже рассматривается первый симптом антикоммунистического слабоумия — нарушение логики мышления.

НАРУШЕНИЕ ЛОГИКИ И МЫШЛЕНИЯ

Разрушение логики мышления вирусом антикоммунизма сопровождается рядом признаков.

К основным из них относятся:
-беспомощность в выявлении причинно-следственных связей,
-неумение отличить главное от второстепенного,
— неспособность к сравнению и сопоставлению.

Беспомощность в выявлении причинно-следственных связей

Подобный дефект логики антикоммунистов отчетливо проявляется в их рассуждениях о причинах индустриализации страны и коллективизации сельского хозяйства в 30-х годах прошлого столетия.

Причины форсированной индустриализации СССР в 30-х годах прошлого века антикоммунисты видят в большевистской идеологии и в непомерных амбициях Сталина (Игорь Бестужев-Лада в книге «Россия накануне ХХI века» по этому поводу пишет: «Как и всякий новый диктатор… он (Сталин. — В.Л.) вознамерился повысить свой престиж каким-то значительным политическим нововведением...» Авторы учебника по истории России (Волобуев О.В., Журавлев В.В., Ненароков А.П., СтепанищевА.Т.) объясняют отказ страны от НЭПа тем, что эта политика не укладывалась во взгляды Сталина. В книге ЛойбергаМ.Я. «История экономики» утверждается, что «решающую роль (в выборе пути модернизации экономики. — В.Л.) играло стремление большевистского руководства немедленно создать современную военную промышленность и тем самым повысить политический вес России, ввести ее в состав супердержав».)

В действительности отказ советского руководства от НЭПа и переход к политике индустриализации определялся не идеологическими причинами и субъективизмом Сталина, а соображениями национальной безопасности.
С одной стороны, индустриализацию подтолкнуло резкое осложнение в 1926—1927 гг. внешнеполитической обстановки вокруг СССР. В 1926г. после переворота в Польше к власти пришел ярый враг СССР Юзеф Пилсудский. В мае 1927 г. Великобритания, обвинив СССР в подрывной деятельности, разорвала дипломатические отношения с СССР и перешла к прямым угрозам объявления войны. Опасность войны для СССР стала реальной. Уже даже начала складываться коалиция европейских стран, готовых воевать с СССР.

С другой стороны, новая экономическая политика, сыграв положительную стабилизирующую роль после Гражданской войны, к концу 20-х годов исчерпала свои возможности. Американский исследователь российской экономики того периода Левин М.А. констатирует: «… Россия вроде и восстановила после войны экономику, вроде и размахнулась, но… до уровня 1913 г., а к 1928 г. пришла с устаревшим оборудованием. Россия бежала от отсталости, но отсталость неумолимо гналась за ней». (Цитируется по книге «История России. ХХ век». Авторы — Боханов А.Н, Горинов М.М. и др.)

В самом деле, к 1928 г. российская экономика отставала от экономик западных стран больше, чем в 1913 г. (см. табл.1).

В промышленном отношении к 1928 г. отставание СССР (по сравнению с царской Россией) даже от проигравшей в Первой мировой войне Германии увеличилось почти на треть, а от США — практически вдвое. Продолжая НЭП, страна никогда бы не приблизилась к уровню развитых мировых держав: рост основных производственных фондов, как показало моделирование, проведенное в 1989 г., был бы при этом в интервале 1—2% в год, что только увеличило бы отставание СССР от Запада.

Сложившуюся ситуацию лаконично и четко охарактеризовал Сталин в речи, произнесенной в феврале 1931 г. на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности: «Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Эти сталинские слова стали пророческими: через десять лет Гитлер попытался не просто смять, а уничтожить СССР, но ему это не удалось: в 1941 г. он столкнулся не со слабой аграрной страной, а с мощной индустриальной державой. Всего за две пятилетки в СССР были созданы станкостроение, авиационная, тракторная, автомобильная и оборонная отрасли промышленности.

В результате индустриализации в 1927—1940 гг. в стране было построено около 9 тыс. новых заводов, общий объем промышленной продукции вырос в 8 раз, и по этому показателю СССР вышел на второе место в мире после США (см. табл. 2).

Британская энциклопедия так оценила итоги индустриализации СССР: «В течение десятилетия СССР действительно был превращен из одного из самых отсталых государств в великую индустриальную державу; это был один из факторов, который обеспечил советскую победу во Второй мировой войне» (Encyclopedia Britannica. A New Survey of Universal Knowledge. V. 21. Chicago. London. Toronto. P. 302—303).

Коллективизацию сельского хозяйства СССР антикоммунисты тоже считают следствием догм марксистской идеологии. Мол, большевики все стремились обобществить, включая женщин и кур. (В книге «Коллективизация как национальная катастрофа» (авторы — Лопатин Л.Н., Лопатина Н.Л.) утверждается, что «коллективизация была частью социального эксперимента, проводимого в соответствии с марксистскими теоретическими представлениями о социализме». В методическом пособии «Конспекты уроков по истории России ХХ в 9 классе» (автор — Коваль Т.В.) коллективизация считается следствием теории социализма, требовавшей утверждения общественной собственности на средства производства.)
Действительными причинами коллективизации были стремление советского руководства наладить бесперебойное и нормальное снабжение народа продуктами и обеспечить продовольственную безопасность страны. А мешала решению этих естественных задач низкая товарность сельского хозяйства страны.

Выдающийся отечественный экономист Немчинов В.С. в своих работах показал, что до 1917 г. более 70% товарного (т.е. выставляемого на продажу) хлеба давали крупные хозяйства, использующие наемный труд. После революции земли этих хозяйств были переданы крестьянам — число крестьян-единоличников выросло в стране на 8—9 млн чел. И хотя в целом производство зерна к 1928 г. выросло на 40%, почти все оно потребовалось крестьянами, только 11,2% крестьянского хлеба шло на продажу — почти в 2 раза меньше, чем до 1917 г. Между тем численность городского населения быстро росла, и уже в 1927 г. возникли трудности с хлебозаготовками, а к 1928 г. хлеба, продаваемого крестьянами, стало не хватать. Пришлось вводить в стране хлебные карточки.

Низкая товарность сельского хозяйства СССР в то время объяснялась тем, что основная масса крестьян работала в примитивнейших условиях, используя простейшие орудия труда (ручной сев, жатва косами и серпами, молотьба цепами и катками). При таком ведении хозяйства рассчитывать на высокую его товарность не приходилось: большинство крестьян были способны прокормить лишь самих себя, и то с трудом. В 1927г. в деревне 28,3% крестьянских хозяйств не имели скота, а 31,6% хозяйств — пахотного инвентаря. Только 69,6% крестьян имели денежные доходы от ведения хозяйства, т.е. продавали свою продукцию на рынке.
Кризис хлебозаготовок можно было преодолеть только созданием крупных сельскохозяйственных предприятий. Реальными путями их создания были кооперация и коллективизация. Кооперация была более понятна крестьянам, но она не могла освободить рабочие руки на селе для решения задач индустриализации. Поэтому создание колхозов было единственным приемлемым вариантом повышения товарности сельского хозяйства.

Поначалу коллективизация шла трудно, но к концу 30-х годов прошлого века стало ясно, что своих целей она достигла: товарность сельского хозяйства резко возросла, валовой сбор зерна в СССР вырос на 42,6% (с 40,8 млн т, в 1927 г. до 59,6 млн т в 1940 г.), коров у крестьян стало на 54,5% больше (в 1927 г. было 29,9 млн голов, а в 1940 г. — 54,8 млн голов).
Колхозы оставались эффективными сельскохозяйственными предприятиями вплоть до уничтожения СССР: в конце 80-х годов прошлого века в СССР жило 5,5% населения мира, из них только 15% было занято в сельском хозяйстве. И при этом страна давала 11% мирового производства зерна, 15% хлопка, 27% картофеля, 36% сахарной свеклы.

Неумение отличить главное от второстепенного

Примеров неспособности антикоммунистов отличить главное от второстепенного не счесть. Остановимся лишь на двух широко распространенных в антикоммунистической среде проявлениях экономического слабоумия.
Вся антикоммунистическая рать оценивает степень совершенства экономики не по ее способности улучшать жизнь людей и увеличивать мощь государства, а по ее названию: рыночная, значит, хорошая; плановая, значит, плохая. Причем отношение антикоммунистов к рыночной экономике носит сектантский характер. Они убеждены, что стоит только повсеместно ввести рыночные отношения, как экономика расцветет: «невидимая рука» рынка все наладит. Естественно, что советскую экономику антикоммунисты считают неправильной и неэффективной, поскольку она не рыночная, а плановая.

Фанатичное поклонение антикоммунистов рыночной экономике реальных оснований под собой не имеет.
Во-первых, «рыночность» — одна из многих черт экономики. С точки зрения политэкономии рыночные и плановые механизмы относятся к производственным отношениям, причем второстепенным. Определяющими же в экономике являются производительные силы и система управления. От их состояния главным образом зависит эффективность экономики государства. Поэтому и плановая, и рыночная экономики бывают эффективными, а бывают и неэффективными. Вариант плановой экономики, существовавший в Советском Союзе в 30—50-х гг. прошлого века (до смерти Сталина), был высокоэффективным, а затем он, прежде всего хрущевскими некомпетентными управленческими решениями постепенно стал неэффективным.
(Эту ситуацию остроумно прокомментировал японский миллиардер Хероси Теравама.
В 1991 г. на одном из симпозиумов в ответ на восхищения наших уже тронутых бациллами антикоммунизма экономистов и социологов «японским чудом» он заметил: «Вы не говорите об основном. О вашей первенствующей роли в мире. В 1939 г. вы, русские, были умными, а мы, японцы, дураками. В 1949 г. вы стали еще умнее, а мы были пока дураками. А в 1955 г. мы поумнели, а вы превратились в пятилетних детей. Вся наша экономическая система практически полностью скопирована с вашей… Во всех наших фирмах висят ваши лозунги сталинской поры»)
С другой стороны, в мире более 170 государств имеют различные варианты рыночной экономики, но лишь экономики 26 из них считаются эффективными.

Во-вторых, любая система эффективно функционирует лишь при определенных условиях. Для рыночной экономики, исповедующей неконтролируемое потребление, главными из таких условий являются наличие неограниченных природных ресурсов и отсутствие противодействия природы. ХХ век, по всей видимости, был последним, в котором эти условия соблюдались. В нынешнем столетии истощающиеся природные ресурсы уже вряд ли смогут обеспечить «нормальное» функционирование рыночных механизмов. Рано или поздно человечество, чтобы не погибнуть, будет вынуждено вести контроль над потреблением. Поэтому вполне возможно, что уже в обозримом будущем рыночная экономика будет объявлена вне закона как угрожающая существованию человечества. Другими словами, в долгосрочном плане у рыночной экономики перспектив нет. В этом смысле социалистическая плановая экономика, с ее пусть несовершенным, но действующим механизмом контроля потребления, в гораздо большей степени соответствовала грядущим целям человечества.

На Западе, судя по докладам на конференциях ООН по окружающей среде и публикациям Римского клуба, это поняли уже давно. Поэтому в чистом виде рыночной экономики нет ни в одной из 26 благополучных капиталистических стран. По существу, в странах «золотого миллиарда» формируются пострыночные экономические структуры, в которых рыночным механизмам отводится все меньшая роль и явственно просматриваются элементы контроля и регулирования потребления с использованием «чисто социалистических» методов обобществления собственности и перераспределения доходов. Время от времени сведения об этом появляются в печати. На Всемирной конференции по городской структуре американский экономист Грегори Палас заявил: «… Мы имеем значительный объем общественной собственности, можно даже сказать, мы имеем мощный социалистический сектор...» Отец монетаризма, Милтон Фридман, которого в отличие от наших «гайдарообразных» (определение академика Никиты Моисеева) так и не допустили к реальной экономике, сетовал в «Независимой газете» на то, что США строят социализм.

Да, складывается впечатление, что западные страны строят социализм. Но не «неправильный» советский «социализм для всех», а «правильный» западный «социализм для избранных» (т.е. социализм по Томасу Мору: на созданном его фантазией острове Утопия свободная счастливая жизнь граждан обеспечивалась трудом рабов).
«Неизбранным» же странам жестко навязываются такие варианты рыночной экономики либерального типа, реализация которых приводит к полной потере экономической независимости этих стран и стабилизирует в них нищенский, на грани выживания, уровень потребления. Излишне говорить, что Россия к группе «избранных» не относится. Наши «реформаторы» эту ситуацию никогда не понимали, потому что, как выразился Александр Зиновьев в книге «Гибель русского коммунизма», «все их представления о «рынке» были почерпнуты из западной идеологии и пропаганды, создававших идеализированный образ рыночной экономики специально для кретинов из незападных стран» (курсив мой. — В.Л.).

Справедливости ради следует сказать, что компетентные западные экономисты пытались взывать к здравому смыслу «реформаторов». Еще в 1989г. английский историк экономики Теодор Шанин в интервью «Известиям» заметил: «Меня смущает, когда у вас говорят о свободном рынке Запада. Где он? Его нет. Скажем, цены на молоко в Англии определяет правительство, а не рынок». Знаменитый американский экономист, нобелевский лауреат Джон Кеннет Гэлбрейт в лекции «Почему правые не правы», прочитанной в Эдинбурге и опубликованной в газете «Гардиан», был более резок в оценке планов наших «реформаторов»: «Говорящие — а многие говорят об этом бойко и даже не задумываясь — о возвращении к свободному рынку времен Смита не правы настолько, что их точка зрения может быть сочтена психическим отклонением клинического характера (курсив мой. — В.Л.). Это то явление, которого у нас на Западе нет, которое мы не стали бы терпеть и которое не могло бы выжить. Наша жизнь смягчается правительством… Все ведущие индустриальные державы сейчас выделяют значительные субсидии на свое сельскохозяйственное производство. Как следствие во всех этих странах закупочные цены выше или потребительские цены ниже, чем могло быть без вмешательства правительства. Все индустриальные страны прилагают особые усилия для обеспечения людей дешевым жильем; капитализм же никого не обеспечивает хорошими недорогими квартирами...»

Впрочем, этим, как и многим другим, предостережениям «реформаторы» не вняли. В 1999г. академик Львов Д.С в книге «Развитие экономики России и задачи экономической науки» писал: «Потребовалось много лет, прежде чем реформаторы начали осознавать, что Запад и в сфере научных знаний поставляет на экспорт «изделия» отнюдь «не первой свежести», оставляя новые образцы наукоемкой продукции для своего внутреннего потребления». Ну, это Дмитрий Семенович чрезмерно оптимистично оценил способности «гайдарообразных» реформаторов. Ничего они не осознали: по-прежнему у них в ходу тезис о «минимизации участия государства в экономике» (академик Никита Моисеев о «гайдарообразных» справедливо заметил: «Судьба не дала им настоящего образования, без которого невозможно системное мышление, но наградила их удивительно удобным свойством — они не умеют и не привыкли сомневаться в собственной правоте»). Они не понимают даже простейших вещей, которые очевидны, скажем, для властных структур нефтедобывающих стран Персидского залива: внутренняя цена на нефть должна быть в несколько раз ниже, чем экспортная: только в этом случае можно обеспечить снижение себестоимости и повышение конкурентоспособности готовой продукции отечественных промышленности и сельского хозяйства на мировом рынке.
Беда в том, что «гайдарообразные» и сейчас задают тон в правительстве. Пока они имеют возможность проводить свои экономические эксперименты над страной, Россию ждут тяжелые испытания.

Еще одному экономическому идолу истово бьют поклоны антикоммунисты — частной собственности. Их кредо: «частный собственник — самый эффективный собственник». Невзирая ни на что. Вот, например, антикоммунист Игорь Харичев, гендиректор Центра прикладных избирательных технологий, в 2000 г. в «Независимой газете» утверждал: «… нигде в мире не удалось найти более эффективные способы управления государственной собственностью по сравнению с частной». Подумать только — не удалось найти! По всему миру искал-искал Харичев, замучился бедняга, но не нашел. Наверное, с закрытыми глазами искал. Потому что рядом, в Голландии, искомого навалом. Голландцы, бестактно игнорируя кредо антикоммунистов, добились самой высокой продуктивности сельского хозяйства в Европе при отсутствии частной собственности на землю. А в мире первенство по эффективности сельского хозяйства удерживают израильские кибуцы, в которых частная собственность принципиально отвергается.

Да что далеко ходить, достаточно посмотреть на состояние нашего приватизированного воздушного транспорта. В частных руках он из эффективного превратился в смертельно опасное. Можно и к реалиям отечественной промышленности обратиться. Какие ее отрасли самые что ни на есть эффективные? Правильно, нефть и газ. Сейчас они в частных руках. Вот и посмотрим, как выросла их эффективность по сравнению с советскими временами, когда все было в руках государства (см. табл. 3).

Что говорят сухие цифры этой таблицы? А говорят они, что при переходе в частные руки производительность труда (добыча продукта на одного работника) сократилась в нефтедобывающей промышленности в 2,88 раза, а в газовой — в 2,76 раза. А вот красноречивый показатель «эффективности» частного управления этими отраслями промышленности: количество управленцев в них возросло в 2,1 и в 3 раза соответственно.

Еще один пример «эффективности» частной собственности. Сейчас «выдающимся», чуть ли не «великим», менеджером считается А.Чубайс. Под его руководством персонал электроэнергетической отрасли численностью в 893 тыс. чел. (636 тыс. рабочих) произвел в 2003 г. 916,3 млрд кВт/ч электроэнергии. А в 1990 г. «отсталым» и «неэффективным» советским управленцам удалось произвести 1082,23 млрд кВт/ч электроэнергии при численности персонала отрасли в 545 тыс. чел. (404 тыс. рабочих), т.е. производительность труда в электроэнергетике в советское время была в 1,9 раза выше, а управленческого персонала при этом было в 1,8 раза меньше.
Исторический опыт и наука тоже не подтверждают фантазии антикоммунистов о безусловном превосходстве частной собственности над другими формами собственности. Еще в ХІХ веке было доказано, что производительность труда практически не зависит от формы собственности, а определяется множеством других, более существенных факторов: квалификацией исполнителей, условиями и средствами труда, его организацией, стимулированием и др. Например, в период упадка Римской империи многие крестьяне продавали себя в рабство, чтобы только избавиться от собственности: наказания за недоимки в то время были гораздо суровее условий жизни рабов.
Упоминавшийся выше японский миллиардер Хероси Теравама в 1991 г. при сравнении сталинской и японской экономик подчеркнул: «… у нас капитализм, частные производители, и мы более 15% роста никогда не достигали, а вы же — при общественной собственности на средства производства — достигали 30% и более...»

Тогда же Джон Кеннет Гэлбрейт терпеливо разъяснял тугодумам: «… В конечном счете, не так уж важно, чья это будет собственность. В капиталистическом мире предприятия принадлежат держателям акций, не известным администрации предприятия. Ничего существенного не изменится, если их владельцем, как обстоит дело во многих случаях, будет государство...» И добавлял: «… Здравоохранение находится в удовлетворительном состоянии лишь там, где оно, по сути, обобществлено...»
Наконец, современная институциональная теория, как отметил академик Львов Д.С. в упоминавшейся выше книге «Развитие экономики России и задачи экономической науки», также доказала, что «в ходе эволюционного развития экономики не существует раз и навсегда закрепленных и «освещенных» историей преимуществ одной формы собственности над другими...». Более того, «сохранившиеся конструкции традиционного института частной собственности носят все более рудиментарный характер».

Неспособность к сравнению и сопоставлению

Cравнение и сопоставление антикоммунистами советской эпохи с царской или современной изумляют своей абсурдностью.
Во-первых, антикоммунисты измеряют все «кривым метром», т. е. используют показатели, которые не могут дать объективную оценку сравниваемым явлениям или процессам.

На рубеже веков директор Института этнологии и антропологии РАН и председатель комиссии Общественной палаты по вопросам толерантности и свободы совести Валерий Тишков в своих публикациях утверждал, что в России стало жить лучше. Чем же он измеряет эту «лучшесть», какими показателями? А таким, например (цитирую): «… чем больше вещей использует человек в повседневной жизни, тем лучше качество этой жизни...» (Мы стали жить лучше. НГ-сценарии. 12.01.2000). Оригинальный, надо заметить, показатель качества жизни. По нему очень высокое качество жизни имеют бомжи, живущие на свалке: уж они-то пользуются огромным количеством различных вещей. Столь же экзотичны и другие показатели (типа числа земельных участков в собственности и числа личных автомобилей), которыми оперирует В.Тишков в попытках доказать, что в современной России жизнь лучше, чем в советской.

Зато он даже не упоминает общепринятые, широко используемые в оценках ООН показатели качества жизни: ожидаемую продолжительность жизни, которая в России к 2003 г. сократилась по сравнению с 1990 г. на 4 года (с 69 до 65 лет), число самоубийств, характеризующее неудовлетворенность жизнью в крайнем ее выражении и возросшее в 1,4 раза (с 26,4 до 36,1 случаев на 100 тыс. чел. населения), а также число убийств, характеризующее агрессивность общества: оно возросло более чем в 2 раза (с 14,3 до 29,1 случаев на 100 тыс. чел. населения).
Игнорируются В.Тишковым и показатели потребления продуктов, по которым современная Россия значительно уступает советской: по всем основным продуктам потребление снизилось примерно в 1,5 раза. Рост потребления зафиксирован только по картофелю. В 1990 г. по уровню питания Россия находилась на 7-м месте в мире, а в 2000 г. — на 71-м. На качество жизни оказывают влияние и незамеченные В.Тишковым нематериальные факторы: уверенность в завтрашнем дне, безопасность жизни и социальная защищенность, справедливость в оценках труда и распределении благ, нравственность общества и др.

В целом рассуждения В.Тишкова о качестве жизни производят гнетущее впечатление. Гнетущее потому, что принадлежат они не какими-нибудь недоразвитыми млечиными или сванидзе, а директору академического научного института гуманитарного профиля. Это говорит о том, что антикоммунизм поверг в глубочайший кризис общественные науки: они стремительно деградируют в научном отношении (красноречивым свидетельством катастрофически низкого научного уровня официальной исторической науки стало скандальное обращение Института истории РАН по поводу выноса тела Ленина из Мавзолея).

Еще пример «кривого метра» антикоммунистов. Марина Давыдова в статье «Страна невыученных уроков» (Известия. 11.03.2003), густо облив грязью советскую культуру в целом и, в частности пьесу Алексея Арбузова «Таня», делает такой вывод: «… сегодняшняя, давно и окончательно повзрослевшая (выделено мной. — В.Л.) культура не может всерьез отнестись к арбузовской «Тане», равно как к Афиногенову, Киршону и прочему советскому (не по времени написания, а по глубинному мироощущению) творчеству...»

Ну и в чем эта самая «взрослость» современной культуры проявляется? Какие такие у нее «взрослые» достижения? Миссис (или мисс) Давыдова не сообщила, по какому показателю она определяла степень «взрослости» культуры. Пришлось искать этот показатель самому. Дело это не простое. Потому что достаточно посмотреть популярные телевизионные программы (типа «Поля чудес»), «культовые» кинофильмы последних лет (типа «Побег», «Охоты на пиранью»), посетить разрекламированные спектакли (типа «Детей Розенталя» и ужаснувшего Галину Вишневскую «Евгения Онегина» в Большом театре) полистать гламурные журналы, послушать эстрадный юмор «ниже пояса», дебильную речь ведущих радиопрограмм, чтобы понять, что современная российская культура — это по большей части культура «второй свежести», жалкое копирование американских образцов. Какая уж тут «взрослость»? По художественному уровню, нравственным и эстетическим ориентирам советская культура значительно «взрослее» нынешней.

Впрочем, мне все же удалось обнаружить один показатель, по которому современная культура, несомненно, «взрослее» советской. Это — мат. Тут возразить нечего: за последние пятнадцать лет мат прочно оседлал российскую культуру. Он всюду: на сцене, в кино, на телевидении, в печати, на эстраде, на стадионах, в студенческих аудиториях, на улице, в быту. Вообще-то нормальные люди считают мат явлением позорным. Но, видимо, для страдающей хроническим антикоммунизмом мадам (или мадемуазель) Давыдовой легализация мата во всех сферах российской жизни является свидетельством «взрослости» современной российской культуры, ее выдающимся достижением.

Во-вторых, ослабленный ум антикоммунистов не в состоянии корректно провести сравнения: их все время заносит куда-то «не туда». Только два небольших примера.
В статье Максима Орышака и Сергея Осипова «Октябрь, великий и ужасный» (АиФ. №45. 2000) помещена подготовленная заместителем главного редактора еженедельника Вероникой Сивковой таблица «Россия: было и стало». Статья и таблица между собой не стыкуются: в статье речь идет о Великой Октябрьской революции и эпохе социализма, а таблица содержит данные сравнения других эпох — царской (1913 г.) и современной (1998 г.). Это вариация на тему известной пословицы «в огороде бузина, а в Киеве дядька».

Другой пример. В припадке антикоммунистического слабоумия кинорежиссер Егор Кончаловский в газете «Аргументы и факты» (№39. 2006) взял да и брякнул: «Во времена советской власти, когда снималось и активно навязывалось зрителю огромное количество удивительно доброго и светлого коммунистического барахла, насилия в стране было в разы (!!! — В.Л.) больше, чем сейчас».

Ну, положим, Егор ничего не читает и потому не знает, что, по статистике, в 1990 г. в стране было совершено 1 млн 839,5 тыс. преступлений, а в 2003-м — 2 млн 756,4 тыс., т.е. на треть больше. Но ведь он уже не мальчик, наверное, лет сорока от роду, а может, и больше. Значит, в Советском Союзе он жил минимум лет двадцать и вполне мог бы сравнить некоторые бытовые детали, характеризующие уровень насилия в обществе. Не составляет труда, например, сопоставление экипировок советской и российской милиции: у советских милиционеров даже дубинок не было, не говоря уже об автоматах, бронежилетах, касках, щитах и других средствах самообороны и устрашения, которыми оснащены современные стражи порядка. Или такая характерная бытовая деталь — металлические двери и решетки на окнах. Их в советское время практически не было, а сейчас они установлены везде.
Но Егору даже такие простые сравнения не под силу: вирус антикоммунизма парализовал его способности к здравым рассуждениям и логическим умозаключениям

источник: ustas2007.livejournal.com/16417.html